Сайт СФУ
Сибирский форум. Интеллектуальный диалог
июнь / 2020 г.

Репортаж с больничной койки

Когда однажды утром я встала с температурой и необъяснимой ломотой по всему телу, моя жизнерадостная 17-летняя дочь сказала: «О, а у меня неделю назад тоже так было!». Весь период самоизоляции она гуляла, где хотела, потому что «Ты не заставишь меня сидеть дома в такую погоду!» и «Никакого COVIDа не существует!». Действительно, ни убедить, ни заставить силой я её не смогла, махнув рукой: будь что будет.

О симптомах коронавируса я, конечно, прекрасно знала: температура, затруднённое дыхание, кашель. А вот ломота в суставах и мышцах почему-то в моей голове не отложилась. Традиционно я считала это признаком обычного гриппа — не только же COVID остался на свете. А у меня ещё может быть и гнойная ангина — вон что-то горло красное, и язвочка на миндалинах вроде… В общем, каждый из нас сам себе доктор. Горло я начала лечить полосканием и гексоралом, температуру — аспирином, от возможного вируса пила трекрезан, а против ломоты использовала жуткую мазь финалгон, от которой натёртые области горели огнём, кожа облазила, и уже ничего не болело.

Температура скакала. Чаще всего 37,2, хотя пару раз поднималась до 38, а иногда падала до 35,6. Суховатое покашливание прошло, едва начавшись. Была только слабость, и я с чистой совестью соблюдала постельный режим, предоставив организму возможность бороться самому. Но вечером пятого дня у меня начался сильнейший озноб. Градусник показал цифру 39, и я вызвала скорую.

Меня привезли в госпиталь ФМБА на Вавилова. В этот поздний час (22.15) в приёмном отделении не было ни одного пациента, меня сразу провели на компьютерную томографию, а ещё минут через десять усталый доктор в костюме инопланетянина сообщил: «У вас двусторонняя вирусная пневмония. Переобувайтесь и поднимайтесь в отделение».

Первые дни прошли как в тумане. Сплошь инопланетный медперсонал, капельницы, уколы в живот, каждые два часа контроль температуры, давления, сатурации (показатель насыщенности крови кислородом). Уже на второй день, первой в палате, мне сообщили, что тест на COVID у меня положительный. Соседки смотрели с ужасом. Мы, конечно, все были в масках, даже спали в них, я не только не кашляла, но старалась ни на кого не дышать, отвернувшись к стене, и тем не менее чувствовала себя виноватой. Через день COVID подтвердился у всех, кроме молодой женщины Оли, мамы двух девочек, попавшей в больницу с недолеченной пневмонией. Ей из дома сразу передали огромный респиратор размером с голову, и она и спала, и ела, не снимая его, а просовывая кусочки под край. У Оли ежедневно брали тест, и он всё время был отрицательный. В конце концов её перевели в другое отделение.

Соседка по палате больше переживает за сына

Соседка по палате больше переживает за сына

А вообще — кто там только не лежал. Библиотекарь, которую рвало при каждой попытке вздохнуть; а её-то выписали раньше всех. Семья армян, где тяжелее родителей болел сын; его мать через стенку различала его кашель, и у неё поднималось давление. Киргизка, которая непрерывно говорила по телефону: у неё дома один остался девятилетний ребёнок, за которым присматривала пьющая соседка, родственники побоялись забрать мальчика к себе. Сын спрашивал: «Мама, ты где? Ты точно не умерла?» — и она плакала. Представитель Роспотребнадзора, заразившаяся, видимо, когда развозила контактировавшим с больными постановления о карантине; вслед за ней госпитализировали её мужа и взрослую дочь, им выделили отдельную палату. Вообще, семейных палат было немало: дедушки лежали с внучками, мамы с дочками.

Моим основным симптомом была высокая температура: она не снижалась. А на пятую ночь в больнице случилась «паническая атака»: мне вдруг показалось, что я могу не сделать следующий вздох. Я едва дождалась утреннего обхода, чтобы рассказать лечащему врачу о своих «страхах», но он отнёсся к ним абсолютно всерьёз. Мне тут же прикатили кислородный аппарат и велели дышать им — долго, как можно больше.

Больше — это сколько? В моём понимании — два-три часа. Но я забавлялась кислородом почти весь день. Весёлый газ мне понравился: от него прошла ежеминутная пульсирующая боль в голове (похоже, ею организм вот уже несколько дней сигнализировал о кислородном голодании), а меня обуяла безудержная энергия. Я практически не спала, мысленно готовила какие-то рефераты, произносила речи, писала статьи и тут же в голове их редактировала.

На следующий день мне сказали, что я должна дышать кислородом не просто много, а постоянно, причём лёжа на животе. Это не легко: скоро у тебя начинает ломить поясницу, ты обливаешь потом, уткнувшись лицом в подушку, в ушах гул от работающего аппарата, да ещё температура продолжает держать тебя в состоянии полуреальности.

А потом в палату зашёл очередной инопланетянин и некоторое время смотрел, как с кислородной трубкой в носу я сижу и отправляю смс. «Вам сказали, что надо лежать на животе и дышать минимум 18 часов подряд?». — «Но я уже 8 часов лежала! Я устала!». — «Если вы не будете лежать 18 часов, то завтра попадёте в реанимацию, это я вам как заведующий реанимационным отделением говорю. Я специально поднялся на вас посмотреть». — «Вы пришли меня пугать? Хотите сказать, что завтра я могу умереть?». — «Все мы когда-нибудь умрём, и я в том числе», — заметил он философски и вышел. Разумеется, я опять уткнулась лицом в подушку: лежать, дышать. Но не завтра, а вечером того же дня меня перевели в реанимацию.

Реанимация — это не шутки, здесь ты делаешь не то, что вздумается, а что скажут. Кислород, ингаляции беродуалом, капельницы. Ты постоянно подключена к аппаратам, которые выводят твои показатели на экран. Очередную бессонную ночь я развлекалась тем, что экспериментировала с этими цифрами. Вот ты лежишь на животе, и сатурация показывает необходимые значения 97-99. А ну-ка повернёмся на бок — минус 3 балла. А если на спину, то минус 6… Нет, лежим на животе.

Как оказалось, врачи заподозрили у меня тот самый негативный сценарий, когда отрицательная динамика вызвана как раз сильным иммунитетом лёгких. Мои лёгкие — человека, который никогда не курил, ни разу не болел пневмонией, не страдал астмой и одышкой, — крайне агрессивно отреагировали на вирус. Иммунитет начал крушить всё подряд: уничтожать не только инородные клетки, но и свои собственные. Требовалось срочное введение препарата (антагонист рецепторов интерлейкина-6), уменьшающего эту иммунную активность. Как только его ввели, дело пошло на поправку: не стало ни температуры, ни затруднённого дыхания. Вот только лёгкие успели пострадать настолько, что восстановление им предстоит длительное и не без последствий.

Большая часть санитаров, похоже, студенты

Большая часть санитаров, похоже, студенты

Так по сути счастливо закончилось моё знакомство с COVID–19. Мне осталось рассказать о самом госпитале. Там было всё, что нужно: маски, дезинфицирующие средства, необходимые лекарства. Постоянно гудели какие-то бактерицидные установки. Непрерывно всё протирали, опрыскивали, мыли санитары.

Медперсонал работал просто образцово-показательно, и каждого хочется поблагодарить персонально. Спасибо моему доктору Дмитрию Николаевичу МОРОЗОВУ, внимательно отслеживавшему малейшие изменения в моём самочувствии. Спасибо сменившей его Оксане Васильевне ДЕНИСОВОЙ — она постаралась откорректировать лечение так, чтобы как можно меньше уплотнения ткани оставалось в лёгких. Спасибо заведующему отделением реанимации Владимиру Владимировичу ХИНОВКЕРУ — похоже, это он диагностировал у меня начинающийся «цитокиновый шторм», или острый респираторный дистресс-синдром, о котором постфактум я с ужасом так много прочла — что именно от него умирают абсолютно здоровые люди. Отдельный поклон ежедневно делавшей собственный обход главному врачу госпиталя Татьяне Михайловне ОСИПОВОЙ — вверенное ей учреждение работает как часы.

А ещё потрясающая команда медсестёр, они были безупречны: ласковые, предупредительные, появляющиеся через секунду после вызова (кнопка вызова — у каждой кровати). Ирина КУШНИР, Ксения КЛЕПИКОВА, Юля ЮРЧЕНКО, Женя ЯШИНА, Настя ГУПТОР, Тоня АСЯМОЛОВА. Настя, например, только нынче закончила медколледж и сразу на всё лето подписалась работать на пандемии! Надеюсь, она всё же успеет подать документы в медуниверситет и не потеряет год. А Тоню второй месяц ждёт домой муж и четырёхлетняя дочка Алина, но Тоня уже решила: отпуск будет коротким, она снова наденет спецодежду и вернётся к своим больным.

Я знаю, что люди оказывались и в другой ситуации. Кому-то помощь не пришла вовремя. Где-то не хватало коек и препаратов. Я смотрела новости про Дагестан. Наслышана и про наш Северо-Енисейск. Но всё же каждый судит исходя из своего опыта. Я вышла из нашей красноярской больницы с полным убеждением, что мной занимались лучшие врачи и медсёстры лучшей в мире системы здравоохранения. Спасибо, ФМБА России!

P.S. Не могу не написать и о том, что в своём выздоровлении вижу милосердие Божье. Ведь в тот момент, когда ты не понимаешь, можешь ли дышать, главное побуждение — уже отнюдь не пост в сетях, а молитва. Самая простая и короткая: Господи Иисусе Христе, спаси меня. И Он — спас.

***

«У вас есть ещё ко мне вопросы?» — каждый раз этими словами завершал обход мой лечащий врач. Вопросы есть, и немало! Но возможность задать их я получаю в последний день работы Дмитрия Николаевича — его контракт закончен, и завтра мой молодой доктор уходит на двухнедельный больничный, как все, кто имел дело с коронавирусными пациентами.

СПРАВКА

МОРОЗОВ Дмитрий Николаевич — врач-инфекционист. Основное место работы — поликлиника № 2 ФМБА (Бограда, 13). Учился в Красноярском медуниверситете, три года назад закончил ординатуру. Контракт на работу с COVID-19 подписал на месяц, время работы: апрель-май 2020 г.

— Дмитрий Николаевич, мой первый вопрос родился после разговора с медсёстрами. Услышала от них, что в интернете «всё врут про коронавирус, про какие-то ужасы и трупы, которые некуда складывать; на самом деле — обычная пневмония, так же протекает, так же лечится». Вы с этим согласны?

— Нет, не согласен. Пневмония COVID-19 отличается не только скоростью распространения самой эпидемии, но и быстротой утяжеления состояния больного. Обычную пневмонию мы 10 дней лечим и часто на 10-й день выписываем. А тут человек поступает, мы делаем КТ и отрицательную динамику видим уже на третий день. Обычно не так.

— Скажите, а вообще фейков по поводу COVID-19 много?

— В интернете пишут кто во что горазд. Многие подозревают, что всё это — заговор правительств для каких-то целей. Но мы-то знаем, что вирус есть; спланированный он или случайный — это другой вопрос.

— Расскажите о том, как вас набирали на работу, что обещали, как проводили инструктаж?

— В нашем госпитале работают в основном представители клиник ФМБА. С каждым заключают контракт на месяц, потом его могут продлить, если человек согласен.

— Вы находитесь в отрыве от семей?

— Да, мы живём здесь же, в госпитале, на втором этаже. Смена длится 6 часов. В заражённой зоне мы не имеем права снять защитный костюм, эти 6 часов мы не пьём, не едим, не ходим в туалет.

— А как это возможно — вы в памперсах работаете?

— Первое время мы не знали, как будет вести себя организм, и действительно страховались памперсами. Но скоро поняли, что в наших организмах такая засуха, что не до туалета.

— Насколько тяжело работать в таком режиме, есть те, кто не выдержал, разорвал контракт?

— Под конец многие устали, некоторые раздражены, скучают по дому. Но это всё понятно и объяснимо. Таких, кто не выдержал, у нас нет.

— Говорят, врачи подписывали соглашение о неразглашении всех сведений, касающихся этой пандемии. А зачем такая секретность?

— Ничего подобного не было. Мы всегда лишь подписываем соглашение о неразглашении коммерческой тайны. Сюда входит информация о количестве коек, лекарств и всего прочего, чем владеет данное медучреждение. Также есть понятие врачебной тайны — количество пациентов, их данные, их лечение и так далее.

— Если говорить о вашем госпитале — похоже, ФМБА обеспечено всем. Но не везде так. Можно ли сказать, что люди, которые попадут в другие клиники, окажутся в худшем положении, чем больные в ФМБА? И там больше вероятность получить некачественную помощь, а стало быть, и риск не выжить.

— На данный момент я сомневаюсь, что есть клиники, где чего-то не хватает для работы с пандемией. Но вообще обеспечение того или иного учреждения во многом зависит от главного врача. Несколько лет назад я работал в БСМП, и там постоянно не хватало каких-либо лекарств и растворов. Но сейчас там сменился главный врач, и, насколько мне известно, ситуация стабилизировалась.

— Что нового именно вы открыли для себя, работая с COVID-19?

— Это заболевание быстро прогрессирует. Удивляет также тот факт, что клиническая картина не соответствует реальному развитию заболевания в лёгких. То есть у пациента практически нет жалоб, а при просмотре КТ мы видим явное ухудшение. Это пугающая ситуация. Именно ею объясняются случаи, когда только что хорошо чувствующий себя человек внезапно теряет способность дышать и за пару минут умирает. Но у нас таких случаев не было.

— А какие у вас были интересные случаи?

— У нас случаи типовые. Мы делаем компьютерную томографию, при ухудшении ситуации меняем противовирусные и антибиотики на более сильные, постоянно отслеживаем состояние больного и корректируем лечение.

— Среди пациентов госпиталя проводили опрос для какой-то научной работы. Что это за научная работа, её ведут отдельные врачи или ФМБА?

— Мы собираем анамнез — какие симптомы заболевания, как оно протекало. Записываем и персональные данные. ФМБА предполагает участвовать в исследовании данной пандемии и если выиграет на это грант, мы сможем наблюдать своих пациентов в дальнейшем — выявлять последствия заболевания, брать анализы в динамике и т.д.

— У переживших коронавирус вырабатываются антитела, их тоже интересно исследовать, наверное?

— Да, и не только исследовать, но и использовать плазму этих людей для лечения тяжёлых больных. Но работы по антителам у нас пока не ведутся.

— Скажите, почему всё-таки одни заражаются, а другие нет?

— Для врачей это тоже загадка. Видимо, у одного человека есть точки преткновения, маркеры, антигены, к которым вирус может прикрепиться, а у другого их нет. Это как с ВИЧ: в мире существует 1-2 процента людей, которые не заражаются ВИЧ даже при половом контакте с носителем вируса. Здесь — то же самое. Мы все генетически разные. Плюс сказываются сопутствующие заболевания, которые усугубляют течение болезни.

— Есть глобальные выводы, которые медицинское сообщество сделало из этой ситуации?

— Мы были не готовы к пандемии — это точно. И врачи, и само общество. Прежде всего, не готовы морально. Многие люди до сих пор не понимают серьёзности ситуации и продолжают ходить в гости, в магазины.

— А вы считаете самоизоляцию эффективным средством?

— Да, это эффективно, особенно в совокупности: и самоизоляция, и масочный режим, и дезинфекция постоянная. Думаю, это не последняя эпидемия на планете, и надеюсь, что алгоритм действий в таких ситуациях будет выработан и станет внедряться более чётко.

— У вас появились какие-то вопросы к государству, к обществу?

— К врачам стали относиться более уважительно — это приятно, конечно.

КОММЕНТАРИЙ

О.В. ДЕНИСОВА, заведующая отделением пульмонологии

— Оксана Васильевна, чем отличается COVID-пневмония от обычной?

— Она меньше реагирует на антибактериальные препараты. По сути, она ими не лечится. Антибиотиками мы лечим преимущественно побочную антибактериальную инфекцию, которая присоединяется где-то на третьи сутки, то есть пневмония уже становится вирусно-бактериальной. И протекает она тяжелее, т.к. часто осложняется явлениями дыхательной недостаточности.

— А препараты для лечения применяют те же или другие?

— Мы используем препараты, оказывающие патогенетическое воздействие на пневмонию. Антибиотики стараемся брать с широким спектром действия. Когда случай осложняется острым дыхательным синдромом, или длительной лихорадкой, или огромным поражением лёгких, применяем и препараты, которые не входят в стандарты лечения.

— А по поводу COVID-19 есть уже стандарт лечения, или врачи руководствуются собственным опытом, приобретаемым по ходу развития пандемии?

— У нас есть временные рекомендации для лечения пневмоний на фоне COVID-19, эти рекомендации регулярно обновляются; на данный момент мы получили уже седьмые рекомендации.

— Если человек подозревает, что заразился, а нет возможности сделать тест, какие шаги ему вы советовали бы предпринять, чем себе помочь ещё до окончательного диагноза?

— Самоизоляция, наблюдение за изменением температуры, артериального давления, сатурации. Какую-либо конкретную информацию по лечению или препаратам мы не имеем права давать. В том числе потому, что эта информация может быть как угодно воспринята, неверно интерпретирована, неправильно использована; примеры тому, увы, были.

Валентина ЕФАНОВА