Хватит насыщать центр

— Илья, восемь лет назад вы приехали из Читы в Красноярск, чтобы получить профессиональное художественное образование. Скажите, у вас есть любимые памятники в Красноярске?

— Есть любимые места. Потому что скульптура неразрывно связана с пространством.

Было время, когда городская скульптура в Красноярске формировалась очень интенсивно: в начале 2000-х годов, во время управления городом Петром Пимашковым. Тогда Красноярск стал столицей фонтанов, и быстро-быстро за короткий период появились знаковые вещи — «Аполлон» на Театральной площади, «Фемида» у здания краевого суда, «Реки Сибири». Кстати, этот последний фонтан мог быть совсем другим — этническим, сибирским. Сейчас это натурщицы в условной греческой одежде.

Важная проблема красноярской скульптуры — в том, что она пытается угнаться за столичной. У нас крайне мало профессиональных скульпторов, которые способны делать качественные произведения.

Другая проблема — заигрывание с актуальным искусством. Посмотрим, как будет реализован проект на Аэровокзальной площади, посвящённый героям воздушной трассы «Аляска — Сибирь», в прошлом году проводился конкурс на эту тему. Его выиграл С. Ковалевский с концептуальной вещью. Но одно дело, как проект выглядит на эскизах, другое — как он будет выглядеть в жизни. На каждом этапе конкурса звучал посыл — сделать что-то новое, необычное. Было ли это связано с тем, что традиционные проекты оказались слабыми, или это просто такой запрос в культурной прослойке, которая принимает решения, — не знаю.

Для меня красноярская скульптура — это то, что производит первое впечатление о городе: геральдический лев на железнодорожном вокзале, Аполлон на Театральной площади. Эти вещи ассоциируются с узнаванием и уникальностью городского силуэта. Как и часовня на Покровской горе, и памятник В.И. Ленину на площади Революции, который сделан грамотно, сомасштабно площади.

— Эти скульптуры — первое, что видит приезжий в Красноярске.

— Да. Но по-прежнему все стремятся по максимуму насытить центр. Я считаю, что хватит на проспекте Мира ставить. Много новых районов — Взлётка, Академгородок. Куча пространства, где можно ставить разные объекты, но об этом забывают. Недавний прецедент — студентка нашей мастерской выиграла конкурс на реализацию объекта «Рука милосердия», посвящённого COVID. Вещь абстрактная, условная, с витражом-сердцем. Её долго пытались пристроить, потому что хотели поставить в центре. В том числе рассматривали перекрёсток ул. Парижской Коммуны и пр. Мира: там на одном пятачке и так соседствуют совсем разные работы — монумент «Дети войны», шишка. И «Руку милосердия» хотели поставить в этот сквер. В итоге будет стоять в Железнодорожном районе, но это тоже фактически центр — остановка Агропром.

Я за эстетику и за то, чтобы скульптура была сделана хорошо. И чтобы в городе не было памятника пьянице, как бы это прикольно ни казалось.

— Можете сравнить развитие городской скульптуры в Красноярске с другими городами Сибири? С Читой?

— О! Это небо и земля. Хотя я и говорю, что в Красноярске не всё благополучно, но Красноярск — город динамичный. Здесь всё относительно быстро решается, в процессе непосредственного общения. В маленьких городах скульптура скатилась на уровень самодеятельности.

Обучаясь в аспирантуре, я пишу диссертацию об отечественной скульптуре 1990-х — начала
2000-х. Выделяются три главные школы — московская, ленинградская (санкт-петербургская) и красноярская. Красноярская сформировалась потому, что здесь в своё время открылся филиал Академии художеств, появился Художественный институт усилиями Ю.П. Ишханова, Л.Н. Головницкого и других. Здесь, на родине В.И. Сурикова, появилась художественная и скульптурная школа. В остальных городах Сибири скульпторы не получали профессионального образования.

Сейчас в маленьких городах много каких-то конструкций из металлолома, в каждом появляется своя «Алёнка». Буквально позавчера в Чите начали строить мемориал, посвящённый воинам Афгана. Это ужас. Потому что отформовали бронежилет, отформовали каску на бетонную основу. Короче говоря, халтура. А самое печальное, что люди будут туда цветы возлагать и думать, что это и есть скульптура.

— А как вы относитесь к скульптуре «Трансформация», установленной на территории кампуса СФУ?

— У Даши Намдакова высочайший уровень реализации проектов.

Вообще, то, что мы здесь в условном «медвежьем углу» находимся, хорошо для нас.

Есть скульпторы у нас, которые работают в декоративной скульптуре, чего вообще в центральной части России практически нет. В Москве, в Петербурге есть чёткое разделение на академическую скульптуру, которая стала стаффажной (огромное количество князей, монахов и чего-то там ещё), и на актуальные практики, типа «Большой глины №4». А аутентичного городу там мало. У нас есть возможность развивать декоративно-монументальное. То есть занять нишу, которая лучше всего работает на городскую среду. Потому что монумент, памятник — это пафос. Скульптура может быть «тёплой», разговаривать со зрителем.

Для концептуальной скульптуры нужно соответствующее пространство. Чем хороша концептуальная современная скульптура в Европе или Америке? Среда! Она насыщенная, историческая. И когда в историческом квартале появляется современный арт-объект, это смотрится свежо, потому что работа контрастирует. И когда в супермодном районе из стекла и бетона или в бизнес-центре появляется современная скульптура — это тоже хорошо, потому что они «говорят на одном языке». А мы и от советского прошлого не отошли, и в новое вошли не совсем, и исконное деревянное зодчество у нас мало представлено, не как в Иркутске, например. Нам надо развивать собственное сибирское направление, на мой взгляд.

— А есть какие-то шаги по выработке этого сибирского направления?

— Монументально-декоративная скульптура. У нас богатое наследие: окуневская, тагарская культуры, в целом археология Сибири, скифское наследие, сибирское зодчество. Тем множество. Именно наших, уникальных. То, что пытаются подвести под бренд «Енисейская Сибирь». Вот в этом ключ к сюжету, к тематике.

А в плане формы — нужно больше разной пластики. То есть не только бронза и камень, но и другие материалы, например, металлическая выколодка, световые инсталляции и т.д. Но чтобы они были не пустые, формальные, а имели художественный образ.

Работа Ильи Царинного

У нас есть институт, основанный выдающимися академиками. Я бесконечно благодарен учителю А.Е. Ткачуку, руководителю мастерской скульптуры в нашем отделении Академии художеств. В Красноярске выходит журнал «Изобразительное искусство Урала, Сибири и Дальнего Востока». Мы пытаемся развивать эти темы со студентами. Сейчас у студентов появилась традиция представлять свои произведения на площади перед институтом. План расписан на годы вперёд. Сейчас там стоит традиционная работа «Св. Елизавета Фёдоровна», в следующем году будет мозаичная работа в национальном колорите. Это важно для студентов, чтобы они где-то могли реализоваться.

— Почему в красноярской скульптуре так популярны античные образы?

— Обращение к античности диктует тема. Как Фемида у суда или Аполлон могут быть не античными?

— Что скажете про памятник Андрею Поздееву?

— Хорошо, что вы называете его по имени, потому что в представлении горожан он уже стал просто памятником художнику. Памятник стоит в хорошем месте, он популярен у жителей. При этом много разговоров идёт о том, как он интегрирован в среду (что у него нет отбивки, постамента). Поздеев при жизни был довольно замкнутым человеком, смотрящим внутрь себя, а памятник такого типа делает из него общественника. На мой взгляд, постамент нужен. Просто хотя бы затем, чтобы скульптуре не натирали так активно нос.

— Достаточно ли сегодня заказов на скульптуру в Красноярске? Насколько тяжело жить скульпторам?

— Специальность скульптора всегда будет с работой. Многие ребята, с которыми я учился, графики и живописцы, сейчас рисуют компьютерные игры, иконки для приложений. У скульпторов проблем с заказами нет: это и городская скульптура, и частные заказы, фестивали льда и песка. Случаются конкурсы, но это единичные случаи: конкурсы проходят фундаментально, участвуют большие игроки, да это и не должно быть постоянно, иначе превратится в тираж.

А заказы… Это бюсты, портреты, мемориальные доски. Много заказов для оформления — какие-то фигуры в магазины, в детские центры. Из пенопласта, из гипса, из папье-маше. Макеты. Будучи студентом, я делал несколько моделей для Медакадемии — модель мозга, нервной системы. Потом делал детские игровые комнаты. Все скульпторы, кто лепить может, у кого ремесло на хорошем уровне, работают постоянно.

— Каких скульптур не хватает сегодня Красноярску?

— Не хватает декоративной скульптуры. Она должна сопровождать процесс проектирования новых кварталов, жилищных массивов. Это то, что называлось «синтез искусств» в советское время: создаётся пространство, в котором сосуществуют все виды искусства. Здесь может быть сграффито, мозаика на фасаде, сам архитектурный объект и скульптура.

Сейчас мы делаем для нового квартала на правом берегу концепцию из нескольких скульптур. Там красивое камерное пространство, и если оно ещё обогатится скульптурами, будет вообще прекрасно. Для этого квартала определена тема из одного литературного произведения. В целом же темы могут быть различными, нет ограничения.

Порог входа в монументально-декоративную скульптуру большой, от насекомых до этнической идентичности.

Всё зависит от подачи, от того, как хорошо сработает скульптор, как работа будет вписана в среду.

— Изучают ли студенты не только академическую скульптуру? Например, кинетическую, конструктивистскую, абстрактную.

— На практике такие скульптуры делать сложно. Как правило, мастера этих направлений работают с цехами и предприятиями. Конечно, и в Красноярске можно договориться с заводом, с РУСАЛом, например. То, что делают в Европе из листового металла, что делает, например, Р. Серра — это мощности заводского производства. В Красноярске это направление совершенно не развито.

Студенты, обучаясь, эти темы затрагивают, но не слишком погружаются. У скульпторов есть общий курс истории искусства, где преобладает живопись. Было бы прекрасно, если бы был отдельный курс «История скульптуры». В этом году мне как младшему преподавателю кафедры дали вести «Пропедевтику», я стал вводить, опираясь на свою диссертацию, дополнительную информацию по истории скульптуры.

— Расскажите про свою скульптуру «Времена года». В чём замысел и где она сейчас находится?

— Первоначально скульптура была представлена на площади перед Институтом искусств. Марина Валентиновна Москалюк сформировала эту традицию — представлять там работы выпускников. Кстати, так получилось, что первым прецедентом на этой площади была совместная работа нашего курса «Апостолы и Христос». Они стояли на площади до тех пор, пока не были переданы церкви. Там тоже был длинный процесс по поводу их установки, потому что фигуры были сделаны для конкретного места — органного зала. Были получены уже все разрешения на установку их на фасаде органного зала в рамках реконструкции исторического квартала, потому что по проекту архитектора В. Соколовского они там должны быть, их просто не успели сделать. Более того, на самом органном зале до революции была фигура Христа, есть даггеротипы в Красноярском краеведческом музее, где эта гипсовая статуя видна. Мы сделали техническое обследование, работы выполняли по даггеротипам. Но тут начался конфликт церкви и филармонии, потому что они делят костел, и нам не удалось поставить свои скульптуры. Тогда Православная церковь сказала: «Давайте нам. Мы не против». Поэтому сейчас скульптуры уехали для установки в сквере возле храма Рождества Христова на ул. Щорса.

Кстати, по поводу скульптур у храмов — прекрасный памятник архиепископу Луке по сомасштабности, содержанию. И постамент хоть невысокий, но никто ничего не трёт.

— Так как же определилась тема вашего диплома «Времена года»?

— У меня было три вектора: коренные народы Севера; времена года и тема алтайской принцессы пазырыкской культуры. Выбрали «Времена года» по той простой причине, что техника новая — мозаичная, такого ещё никто не делал. И тема русская. В Сибири ведь есть определённый уклон в сторону Азии. У нас в институте, особенно на скульптуре, много бурят, есть якуты, тувинцы, ребята из Узбекистана приезжают. И у всех тема своей идентичности. «Времена года» были сделаны в противовес этому, потому что восточного много, а русского — нет, хотя мы же вроде в России.

— А как вы выбрали мозаичную технику?

— Мозаика существует тысячелетия, со времён шумеров и доколумбовой Америки. Но чаще всего её используют как материал для настенной монументально-декоративной живописи или для облицовки фонтанов. Я решил использовать этот материал для создания скульптуры в силу его специфичности: он необычный и долговечный. Это попытка попробовать что-то новое — скульптуру в технике мозаики. Причём использовался обратный набор. Потому что, как правило, мозаика на криволинейной поверхности — это прикладной способ; то есть мы слепили форму, а мозаичные кусочки начинаем прикладывать поверх неё. А здесь было принципиально иначе. Сначала все модели были вылеплены в глине в натуральный размер, потом отформованы, и мозаика укладывалась в гипсовые формы, а потом соединялась, собиралась, сваривалась.

— Почему это так принципиально?

— Когда мозаика накладывается на поверхность, она меняет очертания. Она имеет толщину — в моём случае это советский кирпичик толщиной 2 см, и тогда тонкие элементы (руки, лицо) превратились бы в невнятную массу. Как только появляется много цвета, детализация формы должна отступить на второй план.

Когда скульптура появилась на площади, то мнения о ней были диаметрально противоположные. Одни говорили: что это за ужас? Другие: хорошо, необычно, интересно. Как раз в силу того, что люди привыкли к скульптуре монохромной, к античной белизне. Говорили: «Надо было определиться — либо цвет, либо форма».

Мозаичная техника подходит для темы «Времена года» — она яркая, сочная. Другое дело, что та советская мозаика, которую я использовал, не позволила мне достичь полностью всех задач, которые хотел, по цвету. Это смальта, хранившаяся в Красноярске с советских времён. Она лежала в подвале Института искусств до тех пор, пока я не обнаружил её и попросил разрешения использовать. Я списывался с московскими и петербургскими мозаичистами, технически консультировался: какой клеящий состав использовать, как? Мне ничего толком не сказали, потому что они работают в основном на плоскости. Приходилось всё подбирать экспериментальным путём. Техника кропотливая, но и интересная, благодарная. На всё у меня ушёл год. Сейчас эта скульптура стоит перед зданием Новых художественных мастерских Союза художников на ул. Высотной. «Времена» там смотрятся уютно и камерно, хотя и может показаться, что им там тесновато. Потому что на этапе проектирования предполагалось, что они будут стоять на открытом пространстве, будут участвовать в масленичных гуляньях.

— В сети есть видео, где вы представляете свой проект фонтана «Барон Мюнхгаузен» и говорите, что Красноярску необходим такой фонтан, поскольку город должен, как знаменитый барон, вытащить себя за волосы из болота. Что это за проект?

— Его пока не удалось реализовать. Это была инициатива, с которой я участвовал в проекте «Поколение-2030».

— Как ощущает себя скульптор, когда его работу может увидеть весь город? Как-то меняется понимание себя и своего творчества?

— Да. Смешанные чувства. Всё, какой ты есть, ты показал. И ты постоянно переживаешь, нянчишься. Ходишь, смотришь. Выискиваешь недостатки, что надо было сделать по-другому. Но работа начинает жить своей жизнью. Она от тебя отделилась.