Современное (не)искусство

С Мариной Валентиновной МОСКАЛЮК, доктором искусствоведения, мы встречаемся в Красноярском художественном музее им. В.И. Сурикова, директором которого она является.

— Что, на ваш взгляд, стоит за словом «современный» в понятии «современное искусство»? Ведь сегодня, как и раньше, пишутся иконы и создаются памятники, но их не маркируют как сontemporary art.

— Это одно из сложнейших понятий современного художественного процесса. По этимологии современное искусство — то, которое создаётся здесь и сейчас. Тогда в него входят и современные иконы (есть понятие «современная школа иконописи»), и традиционная живопись. Но, безусловно, существует и особое направление в художественном процессе, где из всего многообразия исканий и явлений выделяются определённого типа работы, и именно их и пытаются обозначить как актуальное искусство. Поэтому возникает путаница на уровне подмены понятий.

С этим мы сталкиваемся и в красноярской художественной среде, и на научных конференциях. В моём понимании современное искусство — то, которое создаётся здесь, рядом со мной, плюс-минус тридцать лет. Но есть понятие, которое подразумевает нетрадиционные художественные практики, что сегодня и требует уточнения. Термин «современное искусство» не может работать расширительно, он работает узко. Да, есть иностранный термин сontemporary art, но он в переводе на русский язык опять будет рождать путаницу. Я не против этого термина, но новые практики в искусстве, использующие необычные техники и технологии, нужно обозначить особенно.

— Почему в отношении современного искусства так остро стоит вопрос: действительно ли какое-либо новое произведение искусство или же нет? Слишком много профанаций?

— Да, профанации было много, поэтому существует потребность определить, что есть искусство, не только в новых практиках, но и в традиционных. Я совершенно не склонна относить к произведениям искусства слабо выполненные, непрофессиональные работы, которые можно купить в магазине-салоне. Проблема определения качества произведения стоит в любом направлении, это вопрос не только двадцатого или двадцать первого века. Эта проблема всегда решается, когда проходит время, и мы понимаем, что да, Леонардо ДА ВИНЧИ — искусство высшего плана, и никто с этим спорить не будет.

Критерии для всего художественного творчества должны быть одинаковы. Как это сделано? Является ли это эстетическим продуктом, который действительно вызывает чувство уважения, восхищения? И т.д. Но главное всё же содержательный аспект. К чему это ведёт? К саморазрушению художника и зрителя, или всё-таки это работает на сохранение духовного контекста нашей эпохи? Эти критерии одинаково важны для всех форм художественного творчества.

— Тогда сегодня мало что можно назвать искусством…

— Я не берусь выводить этот процент, потому что если говорить о музеях, работающих с новыми практиками, то там бывают очень разные выставки. Одна будет вызывать уважение на 70%, другая окажется чистым эпатажем, где и 3% материала сложно оценить эстетически. Возможно, моё положение директора классического музея подразумевает во мне консерватора, но это совершенно не так. Первое, что я делаю, когда путешествую по Европе — смотрю современное искусство и вижу там много интересного и важного, что останется в веках.

— Есть ощущение, что современное искусство — по крайней мере то, которое активно транслируется медиа — сплошной эпатаж, ирония, пощёчина современному обществу и зрителю.

— ПИКАССО ведь тоже завоёвывал популярность, например, «Авиньонскими девицами» как некой пощёчиной зрителю, точно так же работало наше русское объединение «Бубновый валет», МАЯКОВСКИЙ, ЛЕНТУЛОВ с морковкой вместо носового платка. Но всё-таки при этом они работали по законам искусства, и поэтому вещи того же Сальвадора ДАЛИ, так любящего провоцировать публику, любого профессионала приводят в восторг своей «сделанностью», своей композицией. Если есть составляющая высокого уровня профессионализма, тогда, возможно, сама тема и должна провоцировать, будить, заставлять спорить. А если это пощёчина ради пощёчины, то и разговора об искусстве быть не может. Я не против критики через искусство, ведь мы должны обозначать в обществе и болевые проблемы, и высмеивать то, что действительно требует этого. И в истории искусств таких примеров тысячи.

— Самой громкой пощёчиной последнего времени оказалась акция панк-рок-группы Pussy Riot. В прессе то и дело появлялись материалы о том, была ли она искусством или нет. Для вас действо в Храме Христа Спасителя искусство или нет?

— Во-первых, эту акцию я даже близко не приравниваю к акциям, которые хоть как-то связаны с искусством. Есть области, где нужно быть очень аккуратным. Это, безусловно, область религии, верования. Вторгаться туда с «пощёчиной», с моей этической позиции, недопустимо. Это очень интимные, глубокие вещи.

Во-вторых, вокруг чего шёл разговор критиков? Разве была оценка того, что они сделали с позиции мелодичности их причитаний, красоты их костюмов? Понимаете, искусство — это из области эстетики. Как и категория безобразного. Безобразному противостоит прекрасное, низменному — возвышенное. Но низменное может идти только в паре с возвышенным. В акции Pussy Riot нет ничего, что можно было бы «отработать» в категориях искусства. Безусловно, это политический жест, пытающийся прикрываться некой свободой творчества.

— А что для вас недопустимо в искусстве, в том числе в современном?

— В конце минувшего года я была на выставке премии Кандинского в Москве, знаковой для российского современного искусства. Там многое вызвало у меня и зрительский, и профессиональный интерес, было действительно много глубоких работ. Но по той выставке, даже по реакции, по отторжению непрофессионального зрителя было видно, что за гранью — перешагивание нравственных человеческих категорий. Нельзя в себе убивать человеческое, нельзя играть с вечными темами, например с проблемой перехода в мир иной, с религией, с такими понятиями, как материнство. То есть можно обострять эти понятия, но ради эпатажа играть с ними нельзя. С формой — сколько угодно.

— Может, эта скандальность современного искусства, его спорный характер рождают нежелание смотреть то, что создаётся сейчас?

— Я думаю, что мы вообще не научены смотреть искусство. И это большая проблема. От школы до вуза должно быть воспитание одной из важных человеческих культур — культуры визуальной. Любой язык, в том числе и художественный, нужно хоть немножко знать, чтобы начать его понимать. Если я абсолютно не знаю японский, то ничего не пойму в иероглифах. А у нас целое поколение современников вообще не научено принимать, понимать, интересоваться искусством. Вот если в человеке с детства воспитано эстетическое чувство, что такое хорошо и что такое плохо, будь то в классическом музее (где тоже бывает много суррогата) или современном, ему будет легче отличить зёрна от плевел. Безусловно, мы очень мало видим стОящего искусства в России, особенно в Сибири, и это тоже сказывается.

— А зачем современное искусство вообще всё усложняет? Раньше на картине был окружающий мир — человек, пейзаж, животные, предметы... А сегодня можно прийти и увидеть три точки на холсте, пустые стены, консервную банку…

— Я думаю, что более сложные визуальные игры — правильная позиция искусства, потому что мир стал сложнее. И предлагая такую игру человеку, художник надеется на его сложный внутренний мир, на обилие ассоциаций. Безусловно, искусство стало сложнее, но, с другой стороны, оно ведь всегда было элитным. Никогда не было и, наверное, не будет эпох, когда оно станет массовым. Массовое искусство — само по себе, это не искусство музеев, специальных художественных выставок; это искусство плаката, рекламы, и мы, к сожалению, только на нём и воспитаны.
То, что часто на картине нет определённого объекта, за который можно зацепиться, даже не сегодняшняя проблема. Вспомните КАНДИНСКОГО, МАЛЕВИЧА с «Чёрным квадратом». Всё-таки есть очень широкий круг зрителей, который их понимает. Опять же, что стоит за этими тремя точками? Желание эпатировать, возбудить зрителя или сказать что-то очень серьёзное, глубокое? Всё зависит от художника, от его искренности.

— Что нужно современному зрителю от современного искусства? Ему до сих пор нужно возвышенное или хватит объекта, который можно сфотографировать на айфон?

— Думаю, что современному человеку очень трудно живётся, это и жёсткий ритм, и нерешённые проблемы, так что за искусством в музей идут прежде всего в качестве релаксации, отдыха, проведения приятного времени. И, наверное, сверхзадача современного художника в том, чтобы зрителя от потребительского позыва увести в желание поразмышлять, поспорить, подумать, договорить что-то внутри себя, со своими детьми. Вряд ли человек, идя на выставку, думает: «Пойду, прикоснусь к вечному, глобальные проблемы человечества порешаю…» Сегодня человек тратит выходной, прежде всего, чтобы отдохнуть красиво, культурно, интересно. А во что это может превратиться далее, зависит от того, что он увидит.

— Какое, например, произведение современного искусства, будь то картина, инсталляция, перформанс и т.д., кажется вам достаточно сильным и почему?

— Из инсталляций мне нравятся многие вещи Николая ПОЛИССКОГО, из современной живописи — много всего. Критерии всё те же — чтобы работали эстетические категории и было содержание, которое интересно переосмысливать, переживать.

— А что из современных практик, объектов вы бы ни за что не назвали искусством и почему?

— Уже названы были Pussy Riot и всё, что им подобно. Не могу считать искусством откровенную глупость, агрессию, бессмысленный эпатаж.

Оксана БУДУЛАК — искусствовед, научный сотрудник Красноярского культурно-исторического центра и куратор молодого искусства соглашается: относительно понятия «современное искусство» есть некоторая путаница с терминами.

— В современной российской традиции искусствознания не закрепилось такого же понимания современного искусства, как на Западе. Там слово contemporary означает ещё и «актуальный». И в этом смысле мне кажется, что современное искусство — актуальное искусство. То есть не просто создаётся в определённый период времени в конкретном месте, а реагирует на проблемы современной культуры и отражает мировоззрение человека, живущего сегодня. Путаница с термином связана с тем, что у нас были периоды в истории, которые не позволили в художественных практиках выйти на такой же этап развития, как на Западе. В этом смысле в России своя история современного искусства, и, возможно, нам нужен другой термин.

— Марсель ДЮШАН ещё в начале двадцатого века поместил в музейное пространство писсуар. Казалось бы, за целый век можно привыкнуть к такому новому художественному видению. Но до сих в адрес современного искусства полно нареканий. Предмет искусства так кардинально изменился?

— Конечно, предмет искусства изменился, более того — изменилось отношение к нему. Оно сегодня не воспринимается как область красоты. Точнее, обществом оно по-прежнему воспринимается именно так, традиционно, как некий идеал. И зритель до сих пор, приходя на выставку, надеется, что художник покажет ему этот идеал. Современное же искусство не озабочено такими проблемами, оно работает с максимальным спектром эстетических и философских категорий, в том числе и с безобразным. Работает с ценностями, темами и проблемами, лежащими в разных плоскостях.

В этом смысле современное искусство не пренебрегает ничем, в свои концепции оно включает и много неприятных вещей, провокационных, которые, к слову, часто только кажутся таковыми. Все вопросы современного искусства лежат на поверхности: как мне выжить? как мне сохранить свою личность? как относиться к историческому прошлому? И т.д. В этом смысле современное искусство не замкнутое, не автономное, а открытое, пытающееся найти выходы к зрителю. Оно очень социально, многонаправленно, потому что ориентировано на человека и на его круг проблем.

— А мне кажется, что современное искусство, наоборот, замыкается в своих сложных формах и не выходит к зрителю, создаёт предметы искусства для искусства… Поэтому по отношению к нему невольно привязывают определение «непонятное».

— Это связано с традицией игры искусства для искусства, которая появилась давно. А также от отношения к контексту, рефлексии. Современное искусство действительно постоянно думает над тем, что сделали одни и что делает оно само. Это очень аналитическое искусство, предмет, попадающий в его поле зрения, препарируется особенным творческим методом, и после этого рождается вывод. Сложность для зрителя заключается в том, что нужно знать контекст, традиции, понимать, почему эта, к примеру, войлочная ваза имеет значение для искусствоведов, галеристов и коллекционеров.

— Получается, современное искусство задаёт человеку новую интеллектуальную планку?

— Да. С момента появления того же «Фонтана» Дюшана искусство предполагает некую вовлечённость человека и общества в целом в традицию, культуру восприятия современного искусства. Почему появился УОРХОЛЛ? Почему появились странные художники и как реагировать на концептуалистов, у которых на картине написана лишь одна буква? С другой стороны, в быстро меняющемся информационном обществе невозможно всё знать, поэтому зритель может зацепиться за произведение искусства чувственно, увидеть что-то близкое или знакомое, и через это начнёт входить в контекст. Некоторые направления искусства, получившие большое развитие, строятся по литературному принципу. Фотография, например, стала подаваться сериями, рассказами, из совокупности снимков складывается художественный образ. Художник так входит в диалог.

— А скандальность, эпатажность, вызов, которые сопровождают современное искусство, это некая оборотная сторона?

— Это его коммуникативная природа. Оно так входит в диалог со зрителем, рассчитывая на ответ потребителя. Ему всегда важно, что о нём подумают. Картины в музее висят всегда, приходи — смотри. А в современном искусстве много интерактивного. Ив КЛЯЙН, например, сделал свою выставку «Пустота» буквально из ничего. Он пригласил зрителя в пустую галерею с белыми стенами, где сам человек стал произведением искусства, его следы, эмоции, слова наполняли галерейное пространство и художественный образ. Не эмоции являются предметом провокации современного искусства, а действие и то, что программирует художник в своей работе — удивление человека, или покашливания, телефонные звонки, которые становятся своеобразной музыкой у Джона КЕЙДЖА в пьесе «4'33"». Мне кажется, провокационность — лакмусовая бумажка, определяющая значимость самого проекта. Если люди реагируют на акцию движения «Эти», которое выкладывает нецензурное слово на Красной площади, или на группу «Война» — значит, это большое обращение к социуму сильными методами, художник тоже жертвует собой ради этого.

— Последние как раз «сидят» за свой скандальный перформанс. Акция Pussy Riot для тебя искусство или нет?

— Акция по большей части вызвала политический эффект, а не художественный. Искусство, ориентирующееся на политический эффект, очень специализировано. Тот же акционизм. И в рамках политического акционизма они были самым ярким моментом в истории современного искусства России. Теперь они наверняка войдут в учебники, станут точкой отсчёта: до Pussy Riot и после. Их художественные достоинства, на мой взгляд, именно в перформансе. Да, наверное, я всё-таки скажу, что это современное искусство.

— Как думаешь, на какие запросы общества отвечает современное искусство? За билетами на биеннале или на музейные ночи в Красноярске толпы стоят…

— Да, наши самые востребованные выставки — это большие события. В этом смысле востребованным становится искусство, которое производит какой-то эффект, которое похоже на аттракцион и показывает вещи, позволяющие человеку поменять своё привычное состояние. Зайти в комнату с видеоинсталляцией, покрутить педали, увидеть, как что-то изменилось в пространстве. Современное искусство очень разное. Но честно: часто мы не знаем, что нужно зрителю. В нашем миллионном городке не такой большой процент потребителей современного искусства. Плюс есть большой пробел в образовании, как у специалистов, так и у потребителей: мы очень мало знаем об искусстве. У нас есть только СУРИКОВ, ПОЗДЕЕВ, которые маркируют Красноярск и на которых знание об искусстве и заканчивается. А чтобы было понятно, кто такой Зигмар ПОЛЬКЕ, выставку которого мы недавно открыли, зрителю нужно много знать. И Интернет не всегда поможет.

Если бы на наших культурных площадках было больше просвещенческих мероприятий, человеку было бы понятнее, зачем ему идти на ту или иную выставку, в какой художественный ряд поставить конкретного художника и т.д. У нас происходит попытка шагнуть за рамки опыта реализма, который закреплён за нашей территорией. Поэтому мы стараемся на наши выставки привезти очень качественное, проверенное, неравнодушное современное искусство, художников, которые работают со смыслами.

— А разговоры о смерти живописи правомерны? В художественной критике такие рассуждения часто можно встретить.

— Нет, живопись никогда не умрёт, как и архитектура, и скульптура. Другой момент, что появилось много новых видов искусства, активно заполняющих пространство. Те же самые медиаобъекты, которые сегодня существуют наравне с живописью, завоёвывают внимание зрителя в первую очередь своей активной политикой. Например, инсталляции, которые реагируют на твоё появление в пространстве: ты будешь

передвигаться — за тобой поедет тумба и зеркало, которые будут следить за твоими передвижениями всю дорогу. Это суперактивное искусство. Картина никогда на тебя не посмотрит, она замкнута в своей автономности, она висит на стене, в каком-то смысле она не поспевает за скоростью нашего времени, ритмом жизни. Конечно, человеку иногда хочется остановиться, поэтому картины никогда не потеряют свою значимость.

Вопрос о дальнейшем развитии искусства был остро поставлен, когда художники поняли, что можно нарисовать человека очень натуралистично, и гиперреализм это доказал. Фотоаппарат вообще поставил под вопрос существование искусства как такового: мы можем повторить мир, зачем нам искусство? И живопись начала уходить в сторону от того, что не может техника. Весь авангард построен на этой концепции: превозмочь подобие жизни и показать потенциал искусства. Поэтому появился перформанс, который начал говорить, что твоё тело и поведение тоже часть искусства. А живопись — некий символ искусства, воспринимающийся человеком в любой точке мира, но она не транслятор главных художественных событий в мире, сегодня живопись существует наравне с перформативными практиками.

— Какие имена в современном искусстве надо отметить как наиболее яркие?

— На мой взгляд, современное искусство не может обойтись без таких мастеров, как Марина АБРАМОВИЧ, Йозеф БОЙС, Аниш КАПУР, Энтони ГОРМЛИ, Ансельм КИФЕР. Из молодых мне симпатичны братья ЧЭПМЕНЫ.

Анна ГРУЗДЕВА

СПРОСИ СЕБЯ

Для меня искусство — это...
>> То прекрасное, что возвышает человека.
>> То, что задевает и заставляет думать, пусть даже это имеет непонятный и отталкивающий вид.