Уж чего не избегнуть на экономическом форуме, так это разговоров о кризисе. Кто только ни говорил о нём в прошлом году – экономисты, политики и даже лингвисты. Они-то и увидели, что слово кризис не только вошло в число ключевых, но и затмило другие в этом «числе»; что расширился и обновился круг его метафор – отсюда волны кризиса, его мифическое дно… И я, по правде сказать, не удержалась – написала две статьи о слове «кризис». Но здесь хочу обратить внимание на то, что в дискуссиях о кризисе неожиданно выплыл почти, казалось бы, забытый способ обозначать пространственные аналогии.
Дело в том, что кризис мыслится в воображаемом пространстве: говорят о его траектории – спадах и подъёме, «точке перезапуска», развилках… И оказалось, что для рассуждений обо всех этих точках и кривых у экспертного сообщества буквально «слов нет» – в ход пошли БУКВЫ.
Весной прошлого года в британской газете «The Independent» в статье о сценариях развития кризиса вдруг выскочили – L, V, W, U. Тут же эти «графики-буквы» подхватил весь мир. Осенью в этот кризисный алфавит включили I – маршрут катастрофического падения.
Успех букв в текстах о кризисе объясним. Латинский алфавит известен широко, и не только там, где им пользуются как своим, но и там, где его изучают как иностранный, ну как у нас. Это раз. Очертания латинских букв сориентированы по вертикали и позволяют однозначно толковать отношения верха и низа – то есть не нуждаются в переводе, можно даже, кстати, не знать, как это произносить, – смысл понятен. Это два. Наконец, такой способ удивительно лаконичен – буквально в один знак.
Конечно, он хорош в первую очередь для глаз. Как иероглиф. Русскому человеку говорить всё-таки удобнее словами – и в русских текстах можно прочитать: оптимисты считают, что мир проходит V-образную рецессию, а пессимисты – что долгосрочную L-образную. Кто-то из экспертов мог представить судьбу кризиса только в три буквы, полагая, что у него UUU-образный характер (как это озвучить?).
При всей эффектности этого способа надо сказать, что он не нов и не может быть признан беспрецедентным.
Во-первых, если говорить о латинских буквах, мужчинам известны выражения типа V-образный движок, а женщинам – V-образный вырез платья.
Во-вторых (и как раз тут заключается моя лингвистическая радость), он был в большом ходу у русских еще в XIX веке. Но буквы не изображались, как это делается сейчас, а назывались по имени.
Да, у каждой кириллической буквы – в отличие от латинских – есть своё имя, и вместе с ним в сознание грамотных русских людей входили и очертания букв – можно сказать, их особая геометрия.
Эта геометрия букв поставляла пространственные эталоны – для описания разных реалий. В расположении зданий и предметов виделась буква П, и мы говорим стол поставим буквой П, только прежде говорили покоем. Человек с широко расставленными ногами напоминал заглавную А, а самодовольно подбоченившийся – Ф; отсюда выражения расставить ноги прописным азом и фертом подпереться. То, что мы называем крестиком, именовали хериком (уменьшительная форма имени буквы Х), а известная нам игра «крестики-нолики» называлась «херики-оники». М своей зигзагообразной формой вызывала ассоциации с траекторией движения сильно пьяного человека, вот в «Женитьбе» Гоголя: Смотрите, смотрите, на ногах не держится! Этакое мыслете он всякий день пишет.
Примеров можно и ещё привести, но уже ясно: в лексикон грамотного русского человека входил особый словарик выражений из имен букв. И часть их основана на буквенной геометрии (о других можно поговорить в другой раз). Хотелось бы, чтобы он был частью лексикона и современного интеллигента. Иначе как он поймет, например, эту фразу из Гоголя?
Правда, для этого интеллигент должен хоть немного представлять себе историю русского письма. Ну хотя бы – как выглядели буквы кириллицы, изменённые Петром I для сближения с латиницей, но только не в церковном письме, известном каждому, пока все изучали Закон Божий. И как они именовались – а Петр отменил имена, которые всё же не забывались, пока изучали церковное письмо. Конечно, сегодня эти знания выпали из фонда общеизвестного, но восполнить этот пробел совсем не трудно – достаточно взять в руки словарь Даля.
Всякому, кто это сделает и прочтёт статьи, посвящённые буквам, станет понятно, что буквы были не только инструментом чтения и записи звучащего слова, но и частью представлений об очертаниях предметного мира, можно сказать – наивной геометрией. И это было «всенародным достоянием».
Понятно, что «буквы-графики» в языке кризиса – «то, да не то»: это скорее иероглифы, чем факты лексикона. Но они дали нам повод вспомнить о геометрии кириллических букв и особых буквенных выражениях русского языка. Как говорится, спасибо кризису за это.